Мне кажется, есть Колдуньи. Правда, их мало и они больше не верят сказкам, а если встречают путника на своем пути, то от злости на то, что сказка не сбывается никак, бросают ему в след хвосты маленьких ящерок. А знаете в чем беда? Колдуньи просто забыли, что тот узор, на хвостах этих ящерок, по рецепту завещанный для трудных, но бездейственных зелий, он повторяется. Это как знак вечного круга, он замыкается и обрекает Колдунью проходить первый урок заново. На ее занятиях никогда не звенят звонки, колокольчики, и старик-сторож не гонит ее из здания, потому что все для нее только начинается. Без конца. Колдуньями пугают маленьких детей, но каждый раз, когда о них вспоминает кто-то из взрослых, как когда-то говорил Питер Пэн в отношении фей, колдуньям становится больно и обидно, что ими кого-то пугают. А их боль и обида сыпятся на этот мир как первыфй снег: стремительно и долго, потому что самая страшная обида - та, в которую веришь. Колдуньи давно не верят в сказки, уголки их губ не приподнимаются в улыбках, нет у глаз россыпей светлых морщинок, но есть непосредственная, уютная мудрость. Никто кроме колдуньи не знает, что в полнолунье под запахом мяты и иланг-иланг, очень хорошо спится. И вот, с растрепанными волосами на подушке, с откинутым одеялом и горящим светильником, с закладкой в очередной сказке, в которую она не верит, колдунья теряет былую ворчливость, забывает о хвостах пойманных ящерок, не думает о бесконечности зеленого узора на чешуйчатой коже, и, может быть, редкая, улыбается.
Мне кажется, есть Ворожеи. Они такие земные-земные, живут в сказках и изредка выходят в чужие миры, так же легко, как на порог собственного дома ступают по утрам, чтобы умыться дождевой водой. У ворожеи обязательно есть в кармане звездное небо, спешащие часы и странная любовь к Дали. Ворожея любит делать добро людям, встречая прохожего, она нередко улыбнется и подарит ему сачстливое настроение, но вся беда в том, что ворожба ее рассеивается как только сама ворожея возвращается домой. Я думаю, ворожея не верит в сказки, несмотря на то, что живет в них, думаю, она каждый вечер ловит в сетку спящих бабочек, боязливо тушит огни, ненароком выключает фонари, ступая по мостам человеческих снов, но далеко не заходит, а так, на пороге, со светящимися в темноте мотыльками, полуразбитыми песочными часами и полной сеткой бабочек, выбирает себе того, чей сон сегодня будет счастливым. Она ворожит странно, на полловину сама не веря в себя и свои силы, но от того что волшебству ничто не мешает, оно становится сильным, преодолевает все преграды. Только ворожея все равно в себя не верит. Иногда, мне кажется что для нее многое, как игра.
Мне кажется, есть Чаровницы. Их редко можно встретить, они не любят, когда узнаешь их. В них нет ничего особенного, нет ярких вспышек, звезд в глазах, они не таскают за собой звездное небо, не много говорят, у них ужасный почерк, спутанные волосы по утрам, и они не едят конфеты коробками. И чаровницами их называют просто потому, что ну, нужно же как-то уважить их, тех, которые не подпадают под первые две категории. У них и кошки-то черной нет, и по порогам других миров они не ходят, и в сны редко заглядывают, и ящерицам хвосты не отрубают, и бабочки у них не снаружи, а внутри...
Но вот знаешь, из всех трех, я бы более всего любила последнюю. Потому что волшебство в простоте и в тех самых бабочках, которые летают внутри, когда ты улыбаешься. Они еще кстати, находят те зонтики, которые люди теряют, а зонтики с ночным небом на куполе, тросточкой и смешинками. Улыбайся чаще, пожалуйста, чтобы ни одна чаровница не проснулась завтра, маленькой колдуньей, переставшей верить в сказки.
Фьёла